В зоне особого риска

На территории нашей страны расположены десятки ядерных объектов. Это и атомные электростанции, и заводы по производству радиоактивных материалов, и могильники для отходов. Не раз за их историю случались чрезвычайные происшествия и даже катастрофы. Наиболее известна авария на Чернобыльской АЭС. Ее ликвидаторы имеют особый статус и пользуются заслуженным уважением. Но были и десятки других происшедших, о которых нельзя было говорить из-за секретности объектов. И там, в самом пекле, работали живые люди, помогая сдержать «ядерного монстра», зная о том, что сами могут погибнуть.
29 сентября исполняется 55 лет со дня катастрофы на производственном объединении «Маяк». Там вышла из строя система охлаждения, и произошел взрыв емкости с радиоактивными материалами. Это была одна из крупнейших ядерных катастроф двадцатого века, о которой мы узнали сравнительно недавно.
На прошлой неделе Глава администрации района Александр Стародубцев пригласил к себе на чаепитие ветеранов подразделений особого риска. В нашем районе таковых трое: Владимир Волков, Анатолий Новоселецкий и Николай Холодилов. Владимир Сергеевич проходил службу в войсках МВД, в части, которая находилась в непосредственной близости от ПО «Маяк» и занималась охраной его объектов. Анатолий Александрович призвался в армию уже после того, как произошла авария. Ему пришлось заниматься ликвидацией ее последствий. Николай Александрович служил в конце восьмидесятых на танкере «Амур» и принимал участие в спасательной операции по устранению серьезных неполадок на одной из атомных подводных лодок.
– В круговерти нынешних дней, в повседневных заботах мы иногда забываем о тех людях, кому принадлежит важнейший вклад в развитие нашего общества и государства, – подчеркнул Александр Стародубцев. – Вы, в невольной тайне от всех, делали огромное и важное дело. Было время, когда многое засекречивалось, об авариях и катастрофах нельзя было даже упоминать. Но сейчас все по-другому: многие тайны нашей истории раскрыты, и мы получили возможность не только учиться на собственных ошибках, но и чествовать наших героев.
Поздравив ветеранов, Александр Стародубцев попросил каждого рассказать о тех исторических событиях, в которых им пришлось принимать участие.

Через день – на ремень

Владимир Волков, рассказывая о делах давно минувших дней, молодеет на глазах. Родился он в 1935 году, в деревне Колычево нашего района. На службу его призвали в сентябре 1954 года. Волей судьбы попал в войска МВД – в одну из тех частей, что занимались охраной объектов ПО «Маяк».
– В часть нас привезли ночью – соблюдали секретность. К воинской службе приспособился быстро. Главной моей задачей было стоять на посту и охранять вверенный объект. В караул обычно заступали на сутки, и так – через день. У нас даже поговорка была – «через день – на ремень». Отстоишь положенные часы на посту, а потом еще идешь проверяться на радиацию. Если уровень повышенный – проходи дезактивацию, мойся специальным раствором. Давали и индивидуальный индикатор. Если зашкаливал, снимали с поста.
Сейчас нам известно, что «Маяк» производил оружейный плутоний. Но тогда это хранилось в строжайшей тайне, и ни один солдат, даже стоя на посту, толком не знал, что он охраняет.
– Просто поставят перед железной дверью и стоишь. Часто по ночам приезжали «покупатели» за продукцией – летчики, моряки. Все в высших офицерских званиях. Караулы тоже были офицерские. Я же служил в звании младшего сержанта. Поэтому обычно происходило так. К моей охраняемой двери подъезжает грузовик, и начальник караула говорит мне: иди, мол, Волков, покури. Приходилось отдаляться на сотню-другую метров. Но все равно кое-что умудрялся увидеть. В машины грузили какие-то металлические чушки – надо полагать, этот самый плутоний. Потом «гости» уезжали, и я снова принимал пост. Однажды случайно заглянул за дверь – а там длинный подземный коридор, как в метро…
Уже тогда было известно, насколько опасна и вредна радиация. Но иногда молодые солдаты проявляли поразительную беспечность.
- На пост нужно было ходить через лес. Дорога по краям огорожена: таблички с черепами и костями, проволока. И за ней буйно растут ягоды, грибы – крупные, красивые… Бывало, что и не удержимся – соберем, приготовим, съедим. Ловили даже рыбу в озере, где складировались ядерные отходы – пухлая была рыба, большая. Однажды наловили на целый противень и нажарили в столовой. Когда об этом узнали офицеры, все «рыбаки» были сурово наказаны.
В сентябре 1957-го подошло время для демобилизации. Но, когда случилась авария, всю часть задержали на три месяца. Владимир Сергеевич до сих пор помнит тот день.
– Взрыв произошел ближе к вечеру. Я в это время стоял на посту. Повалили густые клубы дыма. Буквально сразу же позвонили из караулки, приказали «повысить бдительность». Дальше все шло своим чередом – пост отстоял до конца. Через несколько дней после случившегося нас собрали в клубе и объявили, что следует быть начеку – не исключено, что произошла диверсия. О подробностях аварии и уж тем более о ее масштабах нам никто не сообщал…
Аварии на ПО «Маяк» не были редкостью. Недалеко от него находилась спецзона, где отбывали срок приговоренные к смерти заключенные.
– Зеки не работали, а питание у них было как у нас. Но все знали, для какой цели там находятся… Как только случалась какая-то мелкая авария, их тут же отправляли ее устранять. И те понимали, на что и куда идут – прощались с товарищами, готовились к худшему.
«Маяк» охранялся очень надежно, но и враги у СССР были серьезные. Ядерные секреты «стоили» очень дорого… Владимиру Сергеевичу довелось принять участие в поимке одного из диверсантов.
– Это случилось ночью. Всю роту подняли в ружье: с поста сбежал один из солдат – в сторону стрельбища. А оно у нас – километрах в восьми от части. Прибежали туда уже все мокрые, руки трясутся от усталости – особо не постреляешь. А там – поле, копны сена. Беглец спрятался в одну из них и открыл по нам огонь. Залегли. Тот все стреляет. Один из солдат нашей роты приподнялся и разок пальнул из винтовки в ответ. Все стихло. Лежим, подползти не решаемся – вдруг затаился? Тому, кто стрелял, дали приказ: посмотри, что там. Он осторожно приблизился, расшвырял сено – а беглец мертв… После этого инцидента всех собрали в клубе, и офицеры пояснили, что это был диверсант, связанный с американской разведкой.

Ликвидируя последствия…

Анатолий Новоселецкий воспоминает избирательно. Охотно рассказывает, где и кем служил, что делал, но конкретные детали и подробности деликатно обходит стороной. Анатолий Александрович после «Маяка» служил еще и на секретном подземном заводе в городе Железногорске, что под Красноярском. Необходимость хранить военные секреты стала привычкой.
– Родился в городе Махачкале. В армию пошел в 1957 году. Когда призывали, сказали, что отправляют в Томск. На самом деле, не предупреждая, направили в Челябинскую область. Сначала попал в город Аргаяш, потом в Кыштым. В 1958-ом перевели в часть, которая находится непосредственно рядом с «Маяком». Саму аварию я не застал. Но после нее развернулись широкие работы по ликвидации последствий. В них-то я и принимал участие – в течение нескольких лет. Мы строили могильники для захоронения того, что осталось после взрыва, для ядерных отходов. Служил топографистом. Размечал территорию под строительство, изучал осадку грунта. Приходилось делать съемки и в двухстах метрах от места взрыва. Вокруг него образовалась «мертвая зона» – ни деревьев, ни травинки. Через эту зону за время службы проходил несколько раз… Выдавали нам индивидуальный индикатор, который показывал величину «пойманной» дозы излучения. Приходишь после работы, отдаешь этот приборчик дозиметристу, спрашиваешь: ну, сколько там? А он только рукой в ответ машет: мол, на тебя хватит, и с лихвой. Часто бывало так, что показания специально занижались. Получил человек определенную дозу, а в документы пишут другую – в два раза меньше. Из-за радиации у меня возник очаговый нефрит. Когда лечился в больнице – лежал в отдельной комнате, и еду, и лекарства подавали через окошко.
Хотя об этом как-то не принято писать, но были среди солдат и «отказники. Однажды отказался выходить на задание и Анатолий Александрович.
– Обычно то место, на котором мне предстояло работать, проверяли дозиметристы. Но однажды у них разрядились батареи в приборах, а запасных не было. Мне говорят: иди, мол, ставь нивелир вон на ту точку. Я возражаю: как же так, ведь там, может быть, такое сильное излучение, что за несколько часов можно получить смертельную дозу. И отказался выходить без точных данных. За подобное наказывали строго – давали сразу 15-20 суток гауптвахты. Я получил 20, но отсиживать их не пришлось: камеры были «забиты» отказниками, и просто не нашлось места. Уже на следующий день дозиметрист отметил места, где можно работать, и я приступил к выполнению своих обязанностей.

Танкер особого назначения

Николай Холодилов — представитель уже другого поколения: он родился в 1952 году, во Владимире. С 1979 по 1994 служил на Северном флоте. Окончил военное училище в Костроме. В середине восьмидесятых был назначен в экипаж специального танкера «Амур».
– Главной задачей нашего корабля, под которую он проектировался изначально, была транспортировка, переработка и захоронение жидких и твердых  радиоактивных отходов. По тем временам судно было оснащено самым современным оборудованием.
В 1989 году в районе акватории Баренцева моря потерпела аварию одна из атомных подводных лодок. Произошла разгерметизация первого контура. Радиоактивная вода, охлаждающая реактор, стала поступать в окружающую среду. Экипаж делал все возможное, чтобы не допустить выхода реактора из-под контроля. Лодка в надводном положении на вспомогательном дизельном двигателе пришла в порт. Здесь ее уже ждал танкер «Амур», вызванный заранее по тревоге. На плечи моряков легла нелегкая задача по устранению аварии.
– На нашем корабле была установлена система радиометрического контроля, которая «брала» данные об уровне радиации с разных точек корабля. Когда лодка подошла поближе, мы увидели, что датчики зашкаливают. Реактор подлодки вырабатывал тепло, и радиоактивная вода испарялась. И эти пары были особенно опасны.
С 17 июня по 30 августа шла спасательная операция. «Амур» принял на свой борт экипаж лодки, и моряки объединили свои усилия.
– Первым делом личный состав подлодки прошел на нашем корабле освидетельствование и спецобработку. После этого можно было начинать спасательные работы. «Амур» начал перекачивать на лодку свой запас дистиллированной воды, одновременно принимая зараженную воду. Произошел как бы обмен. Помимо этого, принимали мы практически кипяток, а отдавали ледяную воду, что способствовало охлаждению реактора. Если бы не эти меры, он бы нагрелся до критической температуры, и случилась бы катастрофа. Оставалось не так уж много… Но мы успели. Когда реактор, наконец, удалось заглушить, можно было приступать к работам по дезактивации подлодки. И снаружи, и внутри она была сильно загрязнена радиацией. Приходилось отдраивать все поверхности щетками, поливая специальным раствором. Состояние внутренних помещений постоянно контролировалось переносными дозиметрами. После того, как работы на самой подлодке были закончены, пришлось еще заниматься дезактивацией пирса и нашего собственного судна.
Комиссия, которая проводила расследование причин аварии, не пришла к определенному выводу. Предположили, что в конструкции охлаждающего контура где-то были некачественно заварены швы. Очищенная от радиации лодка была направлена на ремонт, а потом снова вернулась в строй.