«Работа за операционным столом - самый большой драйв в моей жизни»

Самое верное впечатление о любом городе можно составить по его жителям – какие они, чем заняты, что их волнует? Мы в редакции знакомим вас, друзья-читатели, с теми из владимирцев, кто делает имя нашему городу лучше, чем любые пиарщики и маркетологи – просто своей повседневной работой.

Знакомьтесь, хирург Андрей Останин, специалист в области челюстно-лицевой хирургии, постоянный участник проекта «Операция «Улыбка», благодаря которой дети во всем мире смогли избавиться от врожденных патологий. Сам Андрей Валерьевич в рамках проекта помогал детям в Марокко, Эфиопии, Гане, Вьетнаме, Филиппинах, Боливии, Никарагуа и, конечно, в России.

- Андрей Валерьевич, проект «Операция «Улыбка» работает в России с 1993 года. Как и когда к нему примкнули Вы?

- Для меня все получилось случайно - я попал в программу в 2004 году по приглашению моего друга и коллеги из Ярославля доктора Сергея Николаевича Бессонова. Как эта программа работает в России, впервые я увидел в Новосибирске. Мне очень понравилось, и с мая 2005 года я полноправный участник этого проекта. Что мне нравится в этом проекте, это то, что каждый профессионал занимается своим делом. Каждому участнику обеспечивается эффективное проведение его работы. Для этого прилагаются все силы.

Для меня работа за операционным столом самый большой драйв в моей жизни, все то, что приносит мне наибольшее удовлетворение. Работа в проекте как раз мое место. Там не стоит вопрос, что я должен, что-то согласовывать, куда-то идти, что-то просить; от меня требуется только одно, сделать операцию хорошо, что я и так стараюсь делать. Я могу работать очень много и долго, и если в обычных условиях мы связаны определенными рамками, то на проекте мы работаем столько сколько можем, столько, сколько стоим на ногах. Мой личный рекорд - это было в Никарагуа - я за день провел 11 операций. В среднем же мы делаем по 5-7 операций в день, и это очень здорово заводит. Понятно, что всю жизнь так работать не будешь, это в какие-то короткие рамки, тем не менее, во время проекта мы все работаем так. И нам всем это нравится.

- Можно немного подробнее рассказать об «Операции «Улыбка»? В чем особенности этого проекта, каковы его роль и значение?

- «Операция «Улыбка» - проект, стартовавший в США, его штаб-квартира находится в Норфолке, штат Вирджиния. Но для России и Владимира он очень актуален. Россия - очень большая страна, в этом наши плюсы и в этом наши минусы. Существуют регионы, в которых просто нет челюстно-лицевых хирургов, и тем более челюстно-лицевых хирургов, которые знакомы с проблемой пластики расщелин лица. Это очень специфический раздел, нужно обладать достаточно серьезными знаниями и навыками, чтобы все это делать, потому, что в любом разделе хирургии врожденная патология - это самое сложное. Да, государство старается эти вопросы решать, существуют федеральные центры, в которых прекрасно оперируют, но есть нюансы. Во-первых, любой семье сложно уехать в другой регион, особенно отдаленный, или в центр - Москву или Питер - это целое приключение. И хотя медицинская помощь для ребенка бесплатна, ну, во всяком случае, так декларируется, но матери все равно где-то надо жить, надо как-то ухаживать за ребенком, не всегда у родителей есть возможность остаться в отделении. Словом, есть определенные трудности. «Операция «Улыбка» решает эти проблемы, она приводит врача непосредственно к дому ребенка. Мы выезжаем в регион и тем самым открываем возможности для детей, живущих в соседних регионах. То есть и детям, и родителям не надо преодолевать 10 тысяч километров, чтобы попасть на операцию. Другой момент – лечение и реабилитация для наших пациентов взаимосвязаны. Зачастую одной операции, как бы блестяще она ни была проведена, недостаточно, нужна реабилитация. Если ребенка прооперировали в Москве, и он после операции уехал к себе в регион, то он может запросто остаться без этой реабилитации, потому что там нет специалистов, нет логопедов, нет ортодонтов. Такие регионы есть в России, к сожалению. Когда мы выезжаем на наши акции, как правило, мы привозим с собой хотя бы для консультации, хотя бы для объяснения родителям, что нужно делать, наших логопедов, ортодонтов. Мы стараемся весь этот комплекс запустить. Это не очень просто, это не всегда получается, но, тем не менее, я считаю, что наша работа в рамках проекта она безусловно идет только в помощь государству. Здесь нет ни какого противопоставления, и я не вижу смысла делить зоны влияния и тянуть одеяло на себя, делить пациентов, делить результаты. С моей точки зрения задача для нас всех - объединиться и проблему решить, каждый делает это на своем месте и посильным образом.

- Несколько лет назад акции проекта «Операция «Улыбка» в российских города, в том числе и во Владимире, достаточно широко освещались в СМИ – что происходит сейчас?

- За пять лет во Владимире мы провели четыре акции, и Владимир выступал базой для соседних регионов. Например, в Иваново есть определенные сложности для детей в получении этого вида помощи, к нам приезжало много ивановских пациентов, и до сих пор в детскую больницу звонят из этого региона и приезжают на операции, и получают консультации. К сожалению, сейчас на уровне властей вопрос о проведении «Операции «Улыбка» во Владимирской области пока не рассматривается. Но определенную преемственность мы сохранили – в клинике «Айболит». Мы заключили договор между российской дирекцией «Операции «Улыбка» и администрацией нашей медицинской клиники и проводим операции для подростков по коррекции различных вторичных, остаточных деформаций совершенно безвозмездно. Все затраты по расходным материалам оплачивает проект, клиника предоставляет свое помещение, оборудование и специалистов. Нам повезло, что здесь собрались единомышленники, которые уже работали волонтерами на проекте «Операция «Улыбка», все мы ездим по России и зарубежью в рамках этого проекта, и нам совсем не трудно какое-то количество времени уделять нашим, владимирским детям оказывая им такую помощь.

Мы выбрали для операций подростков, потому что подростки, к сожалению, иногда выпадают из поля зрения государства - по закону ребенком считается человек, не достигший 15 лет. После 15 он теоретически должен идти во взрослый стационар. Челюстно-лицевая хирургия, хотя и не делится официально на возрастные группы, тем не менее, вопрос лечения расщелин оставляет в руках врачей, которые работают с детьми. «Взрослые» хирурги реже встречаются с врожденной патологией просто потому, что у них иные приоритетные задачи, связанные с возрастом пациентов - травмы, воспаления, онкология и так далее. И получается, что пациент в 15 лет, покидая детский стационар, еще до конца не реабилитирован, ряд операций вообще можно делать только после того, как закончится рост лица. А во взрослый стационар он не может придти, потому что с рождения его вели совершенно другие специалисты, а методики операций широко не известны и не отработаны. Подростку некуда деваться либо остается ехать в федеральный центр. А владимирские дети вполне могут обращаться к нам – это же наши пациенты, которых мы оперировали в предыдущие годы. С одной стороны, родители знают врачей и им доверяют, с другой - мы знаем, что уже сделано, и какие следующие этапы потребуется, сохраняется преемственность, мы постоянно в процессе и в курсе всех тонкостей. Наши пациенты, достигнув определенной зрелости, могут продолжить реабилитацию у наших коллег, занятых старшей возрастной группой, тем более, что там остается провести уже не функциональную реабилитацию, а эстетическую.

- Что проект «Операция «Улыбка» дал вам в профессиональном и человеческом отношении?

- Очень много на самом деле, потому что, как всякий профессионал, я все время стараюсь что-то новое узнать, понять, переоценить. Возможность встречи с другими специалистами из России и других стран дает возможность посмотреть на привычную проблему другими глазами. Каждый раз есть возможность видеть что-то новое, какой-то новый шажок, какой-то новый вариант разреза, какой-то новый шов. И это можно спокойно обсудить, потому что те, кто собираются в эти поездки - достаточно открытые люди, что удивительно, потому что обычно хирурги достаточно ревнивы. На проекте этого нет, мы с огромным удовольствием делимся опытом, и подсказываем, и объясняем. А ты уже решаешь, насколько это подходит для тебя. Что-то берешь и используешь, отчего-то, наоборот, отказываешься.

Когда я приехал в Эфиопию, так получилось, что там было достаточно много хороших, грамотных хирургов, оперировали на пяти столах, а хирургов было, наверное, человек восемь. Поэтому у нас было время для обсуждения. Там мы делали только коррекцию врожденной расщелины губы, потому что в Эфиопии, к сожалению, условия таковы, что дети с расщелиной неба там просто не выживают. И если можно встретить 60-летнего человека с неоперированной расщелиной губы, то с расщелиной неба - просто невозможно. Очень большие семьи, плохая экономика, очень плохое медицинское обеспечение. Я думаю, они просто погибают от голода, потому, что некому просто подсказать, как с этим жить, как это исправить. А первичная расщелина губы – это не чтобы самая простая, но самая известная и отработанная операция. Там все понятно, что и как делается. От страны к стране отличаются методики, но тем не менее... Для меня самого было удивительно, что методики, которые мы используем здесь, в России, там показали максимальную эффективность. И все хирурги, которые были вокруг меня, подходили смотреть, как я оперирую, и британский коллега отметил, что возьмет на вооружение эту технику. Мы потом с ним списывались, он сообщил, что использует наши методику и добивается хороших результатов. А мне он, в свою очередь, показал небольшой маневр, который он использует для коррекции носа при врожденных расщелинах, и мы его тоже стали использовать. Мы взаимно обогатили друг друга.

- Сколько лет было самому маленькому пациенту в Вашей практике?

- Дней семь или восемь, наверное, было ребенку, он родился с очень большой опухолью на шее, сразу попал в отделение патологии новорожденных детской больницы. Сначала мы думали, не рано ли его брать, но опухоль стала расти, была опасность, что она будет сдавливать дыхательные пути, и в возрасте 7-8 дней ему удалили опухоль.

- Вы ведете какой-то счет своим операциям, можете сказать, сколько их было сделано?

- Я перестал считать свои операции тогда, когда их число перестало быть показателем качества моей работы. Я давно перестал это делать, честно говоря. Когда я работал в детской больнице, и подсчеты требовались для составления годового отчета, я еще что-то подсчитывал.

- Насколько это серьезная проблема – врожденная челюстно-лицевая патология?

- Это, безусловно, серьезно для пациента. Потому что, если развитое общество позиционирует себя таким образом, что общество должно любить человека таким, каков он есть, то у нас в России все немножко по-другому. У нас, наоборот, ты должен соответствовать обществу. И если человек в чем-то ущербен, то общество вряд ли тебя примет таким, какой ты есть. И для не реабилитированного пациента, для любого инвалида - это большая проблема. Для интеграции в общество он или его близкие должны предпринять шаги, чтобы он подтянулся до общего уровня, а не ждал, чтобы общество сделало шаг на встречу. Сложность заключается в том, что при таких патологиях лечение и реабилитация не одномоментные, они растянуты во времени, и пациент проходит разные этапы операций до подросткового возраста. Сначала проводится коррекция расщелины губы, потом коррекция расщелины неба, занятия с логопедом, с ортодонтом. В связи с ростом лица пациента можно реабилитировать к 12-15 годам, но раньше вряд ли. Надо долго и упорно заниматься, чтобы он правильно говорил, чтобы у него были правильные зубы, чтобы он нормально развивался, чтобы у него был ровный прямой нос, чтобы он дышал эффективно. Есть регионы, где просто нет специалистов, которые бы занимались решением этих проблем, нет и все. Когда мы туда приезжаем, некоторые вещи кажутся удивительными: дети прооперированы, а дальше процесс не идет, ничего не происходит. Скажем, хорошо прооперирована расщелина неба, но пациент не занимается с логопедами, логопеды не могут обеспечить ему развитие, и он не говорит. Это упущение должно каким то образом решаться. Расчет количества специалистов в России ведется на 10 тысяч населения. Существуют определенные нормы, сколько и каких специалистов должно быть в государственных учреждениях. И если где-то этих десяти тысяч не хватает, то просто нет и ставки, нет специалиста. Наверное, с государственной точки зрения, правильно отправить ребенка в Москву и там прооперировать, но с точки зрения этого ребенка, с точки зрения его родителей резоннее сделать это в своем районе, в своей области. Краевые больницы должны быть укомплектованы такими специалистами. Я думаю, так было бы правильно.

Нужна стандартизация видов помощи. В России все есть на самом деле, есть прекрасные специалисты, наши результаты вполне конкурентоспособны, уровень мы обеспечиваем, но не хватает организации. К сожалению, именно этот раздел – помощь при врожденной патологии челюстно-лицевой области – выпал из внимания государства. Никто не учитывает того момента, что такая помощь – это командная работа хирурга, ортодонта, логопеда. На практике получается - ребенка прооперировали бесплатно, а услуги ортодонта уже платные. Какая-то мама может себе это позволить, а какая-то нет. Ортодонтические технологии современные дороги, к сожалению. Что здесь делать? Вот если бы было решено законодательно создать центры диспансеризации вокруг отделения челюстно-лицевой хирургии. Чтобы пациента посмотрели, маме все объяснили, прооперировали, и потом он попадал к заинтересованным лицам и проходил всю цепочку реабилитации. Но сейчас этого нет, сейчас реабилитация пациента в значительной степени инициативна и зависит целиком от возможностей и желания родителей.

Челюстно-лицевая хирургия - это хирургия благополучного общества. От проблем, которые решает это направление хирургии, никто не умирает. Наверное, поэтому она лишена приоритетов на развитие и продвижение.