Истории с Владимирского спуска

Вряд ли можно найти сегодня во Владимире старожилов в дореволюционных домиках по-над Клязьмой - еще при социализме люди стремились переехать в городские квартиры со всеми удобствами. В их старое жилье сначала селились приезжие. В ветшавшие без ухода дома захаживали бездомные, так что деревянные и полудеревянные хибары почти все повыгорели. Теперь склоны холмов, облюбованные новыми русскими, горбятся под огромными, чаще нелепыми, коттеджами. История старых мощенных булыжником улочек закатана в мощные гаражи и в асфальт.

Старожил с улицы Владимирский спуск Антонина Федоровна Соловьева уже давно живет на проспекте Ленина, но люди из времени ее детства словно не ушли и не переехали в иные пространства. В ее воспоминаниях оживают соседи и реалии быта более чем полувековой давности.

Лодочники
Владимирцы, жившие на самом берегу Клязьмы, возле железной дороги, промышляли лодочным извозом. В паводок, когда снимали мост, а на паром была длинная очередь, они доставляли людей с грузами на другой берег. Возле их домов, под присмотром, швартовались лодки соседей, живших не только выше по склону холма, но и со всего города. Дядя Леша Полосин ловил в реке порядочного размера рыбу, в том числе лещей, для себя и на продажу. В Клязьме он добывал еще мореный дуб, на растопку печки (мореный дуб очень жаркий). Дядя Леша никак не хотел переезжать в квартиру с берега Клязьмы - родственники еле его уговорили.

Куня с Грабиловки
Когда Куня погиб, ему было за тридцать. На похоронах Михаила (так его звали на самом деле) было очень много народа, и гроб его везли от дома до кладбища на машине с открытыми бортами, кузов был устлан еловым лапником, и гроб был длинный, как если бы у Куни были ноги.

Безногого Куню в городе знали все, а многие и побаивались, и его долго потом вспоминали. Ноги ему отрезало поездом, когда он был еще подростком - семья жила на Грабиловке, возле железной дороги. К двадцати годам Михаил вырос в могучего мужика. К протезам он так и не привык, говорил, что они неудобные и на них высоко, а передвигался быстрее, чем люди на ногах, на тележке на подшипниках. Плечи у него были широченные, и рост без ног - с подростка. Он мог, несколько раз взмахнув руками, как крыльями, заскочить в кузов полуторки. Чем и пользовалась компания подростков, грабивших груженые машины. Когда грузовик тормозил, чтобы заехать на мост через Клязьму, Куня ловко и незаметно в него заскакивал сзади, быстро сбрасывал на землю несколько мешков, а потом спрыгивал сам. Водителю этих манипуляций было не видно, да и кто бы заподозрил безногого инвалида. В два маха Куня мог догнать кого угодно. У него было широкое квадратное лицо, нижнюю челюсть он нарочно выдвигал вперед и принимал зверский вид, если кто-то смел ему перечить. Безногий постоянно обретался на рынке, за Торговыми рядами (там тогда была большая торговая площадь). Куня был любитель грубоватых шуток, изощряясь на выдумку. В реке он чувствовал себя, как рыба, и мог незаметно под водой подплыть к женщинам, полоскавшим белье на мостках, и внезапно всплыть вверх культяшками. К тому же он был без трусов. Женщины сильно пугались и громко визжали и даже убегали, побросав свои корзины с бельем. Этот трюк Куня исполнял до тех пор, пока женщины не привыкли к его выкрутасам и не стали ругать калеку. После этого он потерял интерес к надоевшему аттракциону. Эта любовь к шуткам безногого и сгубила. Одним из развлечений Михаила было попугать соседа, когда тот работал на огороде. Куня взмахами рук взлетал на высокий забор, разделявший их участки, и с высоты стращал мужичка: мол, вот я тебя зарежу, а дом сожгу. И однажды нервы у соседа не выдержали, и он сгоряча швырнул в Куню что было под рукой, а это оказался топор. Сосед не хотел убивать безногого, но тот упал замертво. Это было в 1955 году. Соседа не судили. «Возможно, мы грешнее Куни, - говорит Антонина Федоровна. - Те, кто его близко знали, отзывались о безногом хорошо. Так что был он человек неплохой, хотя и звероподобный».

Рецепт супа с шампиньонами
На месте Патриаршего сада в войну был бесхозный участок. Зимой с 41-го на 42-й все деревья в саду вымерзли, и их вырубили, чтобы топить печку. Территория заросла всякой травой - одуванчиками, лютиками, щавелем, диким луком. В зарослях бурьяна можно было найти куст цветущего шиповника, и девчонки радовались, что это розы. Собирали букеты колокольчиков. В центре сада, в чаше, был пруд, заполнявшийся талой водой, и дети пускали в нем кораблики. За лето он пересыхал. В последние годы войны там выкопали бомбоубежище, и ребятня спускалась в него по ступенькам. Девчонки играли в бомбоубежище в дочки-матери и варили для кукол суп из песка и мелко нарезанных шампиньонов.

Шампиньоны росли просто так на улице, но мало кто знал, что они съедобные. Одна пожилая женщина, бывало, высовывалась из окна и кричала: «Девчонки, не режьте гриб, лучше мне отдайте, ведь раньше эти грибы только господа кушали!». До революции, видимо, разведением шампиньонов занимались и мещане, жившие на Владимирском спуске - портные, краснодеревщики, бухгалтеры. Были там и парикмахер, и музыкант Колтунов.

У большинства девочек куклы были сшитые из тряпок, с нарисованными на лице карандашом глазами и ртом. Только у Ляльки Николаевой был гуттаперчевый пупсик, и у Антонины была кукла, купленная в магазине. Лицо у куклы было из материи, набитой опилками, а руки-ноги - из папье-маше. Предки Антонины Федоровны были сапожниками и арендовали помещение в доме, где сейчас ресторан «У Золотых ворот», под продажу обуви. Прадеда звали Родионом Егоровым, а брат деда, Василий Родионович, умер в 1966 году, дожив до 81 года. Когда на Владимирском спуске загорелся сарай и некоторые дети начали из него тащить красивую посуду, Тоня сказала маме, что и им тоже надо что-то взять, раз все несут. А мама ей ответила: «Дурочка, у самой себя воровать хочешь? Это же наш сарай». Потом то добро, которое растащила соседская ребятня, мама постеснялась попросить вернуть. Это были предметы из старинных сервизов - соусники, сахарницы, масленки, очень красивые, но уже вышедшие из обихода.

Столько, как сейчас, не пили
«Неправда, что на Руси прежде пили много», - утверждает Антонина Соловьева. И в качестве доказательства приводит пример, как встречали во Владимире День Победы.

Ей в 45-м было семь лет, и в городе 9 мая она не видела ни одного пьяного, хотя всюду было много солдат. Правда, возле их дома, в палисаднике за забором, уселись на травке двое молодых мужчин с четвертинкой водки, и они пели песни. Да мама рассказывала про какого-то майора, который «напился вусмерть», и Тоня подумала, что тот майор умер, и расстроилась, а мама ей объяснила, что это просто такое выражение, а майор жив.

И после войны так не пили, как сейчас. На всей улице был только один сосед, который мог напиться в день получки, и его ругала жена, и он ходил по улице и просил у соседей денег, придерживая руками брюки - жена срезала пуговицы, чтобы он не мог пойти за еще одной бутылкой в магазин. Мужчины, не ушедшие на фронт в войну из-за брони (машинисты, пожарные), жившие на Владимирском спуске, не пили. А вот после войны появились пьющие. Сейчас уже мало кто в живых с той улицы остался, говорит Антонина Федоровна. Фото из архива А.Ф. Соловьевой. Автор: Римма СЕРГЕЕВА