«Мне везло, как утопленнику»

В начале 1962 года я был принят на работу в Конструкторский отдел механизации тракторного завода.

В отделе трудилось много молодежи - моих сверстников - и, пожалуй, столько же людей зрелых, опытных, от которых мы перенимали не только профессиональные знания, но и набирались ума-разума, учились жить. Их облик - всегда подтянуты, аккуратны; их умение подсказать то или иное техническое решение, не задевая самолюбия подопечного, их уважительное отношение и друг к другу, и к нам, начинающим жить, - все это и многое другое неприметно проникало в нас, учило человечности. Надо заметить, всех, кому было за тридцать, мы про себя называли «стариками». Среди них выделялась небольшая группа тех, кто был на той войне. К ним все относились по-особенному, трепетно, с искренней благодарностью за их ратные подвиги, за то, что именно они победили, выжили. Их многочисленные боевые награды мы могли видеть лишь на их фотографиях, размещенных в «красном уголке».

Часто вспоминаю этих светлых, честных, совестливых людей. В то время они были энергичны и молоды: самому старшему - 42, младшему - 36. В их присутствии никто никогда не мог произнести поганого слова. Всякие были ситуации. Но ни один из них даже голоса не повышал, разрешая тот или иной конфликт. И это чистая правда. А ведь они прошли через ужасы войны…

Назову их поименно: Плутов Виктор Петрович, Бушков Виталий Яковлевич, Муравкин Дмитрий Федорович, Вавилов Сергей Васильевич, Подойницын Валентин Георгиевич.

Рассказ же мой будет о Евгении Павловиче Егорове, вернувшемся с войны без единой боевой награды.

Он родился в 1920 году. Коренной владимирец с улицы Сакко и Ванцетти. Рос крепким, подвижным, любознательным. Учеба в школе давалась легко. Любимые предметы - математика, физика, черчение, история. После десятилетки мечтал об учебе в институте. Но прежде, решил, - надо пройти армейскую школу.

22 июня сорок первого Егоров - рядовой красноармеец автороты. Украина. Отступление. В один из первых дней июля случилась, как показалось, незначительная поломка автомобиля. Командир роты приказал перенести груз на другие машины, устранить неисправность и догнать колонну. В помощь оставил младшего командира, обговорили маршрут. Около трех часов ушло на ремонт.

Спешит по проселку полуторка. Белесая узкая дорога струной тянется по бесконечному украинскому полю. Куда ни глянь - пшеница, пшеница, пшеница. Но вот вдали показались верхушки деревьев, потом крыши хат.

- Наконец-то, - устало проговорил командир, - наша рота должна быть здесь.

- Лишь бы дальше не укатили, - отозвался водитель, - добавляя газу.

Вот уже видна околица. Возле полевой пушки снуют солдаты. Когда до хутора оставалось около 300 метров, командир и шофер одновременно вскрикнули: «Немцы! Поворачиваем!».

Развернулись. Газ - до упора… Снаряд, видимо, угодил в бочку с бензином, что была в кузове возле кабины…

Евгений смутно помнит лишь то, как срывал и срывал с себя горящую одежду. От невыносимой боли потерял сознание. Очнувшись, услышал хохот; приоткрыл глаза и увидел смеющихся немцев. Оглядел себя и понял причину веселья фрицев. Он был совершенно голым. Руки, шея - все тело горело от ожогов.

«Шнель, шнель», - торопили его встать. Светло-русый, хорошо сложенный русский парень нагишом шел по украинскому хутору.

Боль испепелила в его сознании и стыд, и страх за свою жизнь, и прошлое, и будущее.

Она целиком овладела всем его существом. Но он видел, как старый хуторянин подошел к конвоиру, что-то говорил, потом передал пленнику слепящие белизной подштанники. Немец, смеясь, жестами показал Евгению, что разрешает ему «приодеться».

За хутором, на пустыре, для военнопленных был сооружен лагерь - пространство, огороженное столбами и колючей проволокой. Сюда и втолкнули Евгения Егорова.

Шли дни. Зерно переспевало, осыпалось. Немцы разрешили местной власти отобрать на полевые работы нужное количество пленных; расселить их по хатам и отвечать за каждого головой… Евгению повезло. Его среди других отобрали на уборку пшеницы. Наверное, бригадир пожалел обожженного парня.

Время шло. Боли мало-помалу утихали, болячки отваливались, неубранной пшеницы становилось все меньше и меньше. После лагеря, где не только морили голодом, но и мучили жаждой, жизнь казалась раем. Хозяева относились к нему с сочувствием.

Настал день, когда лагерные работники узнали, что в полдень их возвратят за «колючку».

Семнадцатилетняя хозяйская дочь, прежде чем Евгению выйти за калитку, подошла к нему, взяла его руки в свои, глянула в глаза и тихо проговорила: «Кончится война, будешь живой - напиши мне письмо. Очень прошу. Пообещай!». «Обещаю», -только и успел сказать невольник. «Шнель, шнель», - прозвучал металлический голос в его адрес.

Один лагерь сменялся другим. И каждый из них был бесчеловечней, опасней предыдущего. И вот большую группу военнопленных разгрузили на одной из железнодорожных станций Австрии, чтобы автотранспортом отправить в очередной «отстойник». Появились местные фермеры и стали отбирать себе работников. Среди счастливчиков оказался и Егоров.

…В сорок четвертом, после освобождения из плена и соответствующей проверки, Евгений был зачислен в состав одного из подразделений, действовавших на фронте… Потом была Победа. И было радостное возвращение домой.

Недалеко от их дома, на Всполье, где тогда был пустырь, он увидел корпуса тракторного завода.

Отдел кадров направил его в службу главного механика. Там, расспросив что и как, предложили работать чертежником. Это смутило его: « Да, работа для девочек, мальчиков - «перерисовывать» чужие мысли». «Нет, молодой человек, это работа для вас. Разве вы не хотите стать конструктором?».

Работа пришлась по душе. Прошел год, прошел другой.… Однажды, как обычно, утром вышел из дому и пошел на завод. На перекрестке Сакко и Ванцетти и Горького его остановили двое приятного вида мужчин и вежливо предложили сесть в «воронок».

Около года владимирские чекисты проверяли-перепроверяли Евгения. Из многочисленных допросов он четко понял: у работников «органов» есть какие-то веские основания сомневаться в том, что он истинный Евгений Павлович Егоров, а не подставной, похожий, как близнец, на настоящего и досконально знающего все то, что знал наш, владимирский. А такое бывает. Евгений делал все возможное, чтобы убедить следователей, что он есть он.

Суд «тройки» был лаконичен. «…Лишить свободы на 20 лет».

Шел 1949 год. Лагерь, куда паровоз доставил заключенного, обслуживал рудник. Нашему герою опять вроде как повезло. Рудник, как любое предприятие, имеет производственную базу: всевозможное оборудование, машины, приспособления. А все это иногда ломается. Поэтому и там есть служба механика, которой нужны и чертежники, и конструкторы. Вот наш Евгений на новом месте и стал работать чертежником-конструктором, а значит, слыть по-лагерному «придурком» - везунчиком.

Известные события 1953 года привели к пересмотру сотен тысяч судебных дел - судеб людских. Вскоре Егорову вновь повезло - освободили из заключения.

Позже, рассказывая мне обо все этом, он горько пошутил: «Везло мне, как утопленнику».

Мое рабочее место в отделе механизации оказалось в метре от кульмана Евгения Павловича - нас разделял лишь проход.

Более двадцати лет мы работали на глазах друг у друга. И, конечно, невольно примечали даже незначительные изменения в нашем душевном настрое. Иногда задавали вопрос: «Что случилось?». Постепенно прониклись взаимным доверием, делились неудачами-удачами.

Егоров бы немногословен, сдержан, с собственным мнением, которое если и высказывал, то короткими четкими фразами. Его редкая улыбка выражала больше горечь, чем радость. В живых, грустных глазах - свет пытливого ума. А походка легкая и быстрая, как у совсем молодого шустрого паренька.

Работая конструктором, он успешно окончил вечерний политехнический институт, стал руководителем группы. Самая великая его радость - рождение дочери Ирины. Случилось это, когда ему было уже чуть больше сорока. Любовь к Ирише (так он ее называл) согревала всю его сущность до конца жизни.

Евгений Павлович увлекался фотоделом. Сделал много панорамных снимков старого города, особенно тех жилых кварталов, которые подлежали сносу, в том числе и ул. Горького, начиная от Лыбеди и до «Всполья». «Для истории», - говорил он.

Любил обследовать чердаки таких вот покинутых ждущих слома изб. Удивительные попадались находки: старинные книги, журналы, газеты. Однажды дал мне почитать найденный реферат гимназиста, написанный им при поступлении в духовную семинарию. Глубокие знания, обширная эрудиция того юноши начала XIX века - в кратком, образном изложении поражали… Объем реферата около тридцати страниц убористым красивым почерком.

А однажды Евгений Павлович дал мне прочитать ответное письмо той семнадцатилетней девушки из украинского хутора. Запомнились строки: «Женя, Евгений Павлович, я рада, что ты объявился, что ты жив и здоров, что все у тебя хорошо. У меня тоже жизнь сложилась нормально. Детишки подрастают, человек (муж) мой пригожий. Я тебя всегда помню… Треклятая война, что она натворила…».

Чем старше мы становимся, тем быстрее улетают дни и годы, тем меньше рядом с нами наших старых друзей и знакомых. Лишь в памяти нашей все живы, все остается по-прежнему. Дай Бог всем нам памяти долгой и доброй.Автор: Вячеслав Герасимов. Фото из архива Е.П.Егорова