Исповедь палача

Во все времена профессия палача находилась за пределами человеческого понимания. Легче оправдать любого убийцу, ведь им движет хоть какая-то страсть: ненависть, ревность, жажда наживы. А палач никаких чувств к своей жертве не испытывает, он видится бездушным карательным инструментом государства.

Сафар Курбанов (персональные данные изменены - ред.) без малого пять лет приводил в исполнение смертные приговоры в Каттакурганской тюрьме Узбекистана. Корреспондент «М» попытался выяснить, каково это - выполнять самую страшную на свете работу.

- Сафар, что заставило тебя выбрать именно эту профессию?
- Я потомственный палач. Еще прадед мой в Бухарском эмирате головы рубил, а потом стал буденовцем и тоже головы рубил. Дед служил в войсках НКВД, а после войны был направлен на службу в Каттакурганскую тюрьму. Там же работал мой отец. А вот я хотел стать учителем, у узбеков это очень уважаемая профессия. Но моя мечта не могла сбыться. Понимаешь, это - как родовое проклятие, на мне от рождения стояло клеймо.

Я с детства привык, что у меня никогда не будет друзей. Родители не разрешали своим сыновьям со мной общаться. Никто из селян не приходил к нам в гости. И дом наш стоял отдельно от других, за пределами кишлака. Так и рос я, словно затравленный волчонок. Даже жениться не мог, разве что на какой-нибудь шлюхе. Получается, что общество само назначило меня на эту работу.

Мне, как и моим предкам, пришлось выполнять грязную, скверную работу, но кому-то надо было ее делать. Даже наша фамилия сама за себя говорит. Слово «курбан» переводится, как «жертва». Так что, с одной стороны, все в нашем роду - палачи, а с другой - мы тоже жертвы. Когда умер отец, мать пошла к мулле, чтобы тот прочитал молитву над усопшим. Но мулла отказался и даже пожертвование для мечети не принял. Все нас боялись и ненавидели.

- Сколько приговоров тебе довелось привести в исполнение?
- Сколько я убил - не знаю, не считал. Много. В узбекском уголовном кодексе до прошлого года было почти три десятка статей, за которые предусматривалась смертная казнь. Получали «вышку» не только за убийство или изнасилование, но и за контрабанду, угон автомобиля, наркотики. Хотя больше всего в число смертников попадало политических.

Преступников расстреливали, для этого у меня был АПС - автоматический пистолет Стечкина. Он лучше, чем «Макаров», убойная сила больше. Иногда приговоренных к смерти у нас забирали эсэнбэшники (СНБ - Служба национальной безопасности Узбекистана - прим. авт.). Что потом с ними делали - не знаю. Ходили слухи, что на смертниках какие-то опыты ставили.

- О чем ты думал до и после казней?
- А о чем ты думаешь, когда пишешь статьи? Наверно, что надо хорошо сделать свою работу. Я понимаю, профессия у меня была страшной. Но человек - это такая скотина, которая ко всему привыкает. Никаких чувств, была лишь досада на смертников. Почему-то каждый старался хоть на минуту, хоть на несколько секунд продлить свою жизнь, хотя смысла в этом никакого уже не было.

Правильно говорят - надежда умирает последней. Каждый приговоренный к смерти продолжает надеяться на спасение. Разумом он понимает, что ему конец, но все равно верит в чудо. Некоторые от этого противоречия даже рассудок теряют. Таким, считай, повезло: ведь смертники испытывают чудовищные душевные страдания. Человек накручивает себя с каждым днем все больше, и остаток его жизни превращается в сплошную пытку.

Но все равно никто добровольно из камеры на расстрел не выходит, начинает цепляться за все подряд. Некоторые кричат, как дикие звери, бросаются на конвоиров. Потом как-то сразу человек слабеет, шатается, начинает сильно дрожать, плакать. Вот и получается, что убийство по приговору закона - еще хуже, чем убийство, совершенное бандитом.

- У противников смертной казни один из главных аргументов - вероятность судебной ошибки. Тебе не приходило в голову, что среди твоих жертв могли оказаться невиновные?
- Да, я много об этом думал. Наши органы на каждом шагу хвалились, что раскрываемость преступлений в Узбекистане - 99%. Естественно, это фантастическая цифра. А достигалась она очень просто: обвиняемых пытали. Я однажды зашел в подвал районной милиции, где велся допрос, и мне там стало плохо. Мне, палачу, плохо стало!

Думаю, там любого сломают. Если уж человек попал в лапы следователей, он сознается в чем угодно, подпишет все бумаги. Скажет, что инопланетянин и прилетел на нашу планету на космическом корабле, хотел ее уничтожить. Поэтому я уверен, что мне приходилось расстреливать как преступников, так и ни в чем не повинных людей.

- В прошлом году Узбекистан объявил об отмене смертной казни. Считаешь ли ты правильным это решение?
- Нет. Только не подумай, что я такой кровожадный отморозок. Просто в узбекских тюрьмах жуткие условия содержания. В тюрьму, рассчитанную на полторы тысячи человек, набивают по 6-7 тысяч. Нары установлены трехъярусные, и то люди спят по очереди. Кормят помоями, постоянно там эпидемии - холера, туберкулез, желтуха. Так что нет разницы, дали тебе 5, 10 или 15 лет, все равно сгниешь, живым оттуда не выйдешь. Как-то иначе надо было властям гуманность проявлять.

Обычно люди думают, что жестокость наказания помогает бороться с преступностью. Но в нашем мире все взаимосвязано, зло способно породить только новое зло. Я уверен: чем человечнее будет власть, тем меньше будет преступлений. А если слуги закона становятся слугами дьявола, то добра не жди.

- Наверняка зарплата у палача была приличной. Почему же ты решил уволиться?
- На такой работе даже из конвойной группы мало кто больше года выдерживал. А мне приходилось убивать. Я проработал пять лет. Потом чувствую - все, финиш. Постепенно, после каждого расстрела, жить становилось все тяжелее. Вроде бы не грузился особо, не думал лишнего. Но иногда казалось, что еще немного - и моя голова разлетится на тысячу кусков. Можно верить, можно не верить - но есть, кроме законов государства, еще и высшие законы, которые никто не в силах отменить.

Я уволился, в 1996 году переехал жить во Владимирскую область. Купил небольшой деревенский дом, принял российское гражданство. Работаю на производстве, в свободное время делаю из глины свистульки в виде птичек и лошадок. Много читаю, мой любимый писатель - Лев Толстой. Ты не поверишь, сейчас даже комара прихлопнуть - рука не поднимается.

Но все равно прошлое меня никак не хочет отпускать. Что-то давит, словно я под каток попал. Сплю очень плохо, даже таблетки не помогают. А если засну - снится один и тот же сон: меня заворачивают в саван и закапывают в землю, а я все вижу и чувствую. И так уже много лет.

Не подумай, что мне страшно умереть. Жить страшно. Хотел даже покончить с собой. Каждый день прошу у Бога прощения за свои грехи. Не знаю, простит ли он меня. Я беседовал с местным батюшкой, он сказал, что милосердие божье подобно морю, а море не заполнишь, бросая в него камни. Просто надо искренне раскаяться. Очень хочется верить, что так оно и есть.

- Как тебе живется в России?
- Русские - очень душевные люди. Думаю, нет другого народа, который был бы так способен на сострадание. Мне это стало понятно уже давно. Однажды я рассказал о своей прошлой жизни соседке, Галине Александровне. Не надеялся, что кто-то меня поймет, просто хотелось выговориться. Думал - все, теперь соседка меня возненавидит, а она только сказала: «Бедный мальчик, как судьба тебя изломала!». И тогда я впервые в жизни заплакал, просто не смог сдержаться.

А еще я понял одну очень важную вещь: каким бы огромным не было зло, есть на свете добро. Оно тихое и незаметное, но почему-то сильнее зла.
Олег КУЗНЕЦОВ.
Фото автора.