Не надо путать патриотизм с идиотизмом

Некоторые из них содержатся в плену уже два месяца, как, например, театральный режиссер Павел Юров и арт-куратор Денис Грищук. Некоторым удается быстро освободиться из плена. Так, 21 июня боевики отпустили блогера Артура Голубева из Константиновки.

Освобождением заложников на Донбассе занимается ряд волонтеров. Один из них – общественный активист, главный редактор газеты “Ковровская Искра” в городе Коврове Виктор Майстренко. Именно он помог выйти на волю украинскому журналисту Сергею Лефтеру, который больше месяца провел в плену у боевиков в Славянске.

Виктор согласился рассказать в интервью “Украинской правде. Жизнь” о том, как ему удалось добиться освобождения некоторых украинских пленников, хотя детали своей тактики он не разглашает – это может навредить делу.

Но своего имени он не скрывает, в отличие от других волонтеров, вызволяющих заложников (поскольку среди них в основном жители Донбасса, и лишняя огласка ставит их безопасность под угрозу).

– Вы в Донбассе занимаетесь только освобождением заложников?

– Не только. Занимаемся и вывозом людей из сложных мест, откуда не получается просто так выехать. В Славянске есть места, откуда можно спокойно уехать – Красный Лиман, например, где стоят украинские блокпосты. А там, где Семеновка, есть сложности.

– Расскажите о ситуации с заложниками. Когда вы начали ими заниматься и как?

– Изначально я увидел публикацию в интернете, что взят в плен украинский журналист Сергей Лефтер. Никто никаких движений по нему не делал. Мы решили с супругой поехать, чтобы сделать репортаж о том, как украинских журналистов в плен берут. Получилось так, что мы смогли его вытащить.

– Как это происходило?

– К сожалению, рассказать об этом подробно я пока что не могу. В общих чертах, в день, когда выпускали заложников-наблюдателей от ОБСЕ, боевики хотели сделать за счет Сергея провокацию, будто бы европейцы нанимают в качестве шпионов украинских журналистов. Но у нас получилось перехватить его, как только он оказался вне стен места, в котором его содержали, на снятую квартиру, а потом мы его вывезли в Киев.

Вообще с самого начала у нас была задача максимум – передать ему, что о нем не забывают и стараются вызволить, чтобы он знал, что кто-то занимается его вопросом.

– Почему его освободили? За него дали выкуп?

– Нет. Я ярый противник выкупа, потому что, во-первых, каждый выкуп – это дополнительная угроза жизням людей, ведь на эти деньги будет куплено оружие. Во-вторых, это заработок бандитов. Если давать выкуп, то они будут продолжать этим заниматься. Я считаю, что дать выкуп – это чуть ли не максимальное зло в данной ситуации.

– Почему после случая с Сергеем вы решили дальше заниматься заложниками?

– У нас получилось один раз, и надо было попробовать еще. Мы с супругой вернулись в Россию, заработали немного денег, чтобы продолжить командировку, и поехали снова в Славянск. Тогда со мной на связь вышли знакомые с Майдана, сказали, что была взята в плен Милана Омельчук. Попросили помочь.

Мы начали действовать в тот же день, когда ее взяли в плен. Но помешала одна ситуация: женщина, которая нашла вещи Миланы, отнесла их в милицию. На этом все сведения о Милане были обрублены, не получалось ничего узнать.

Повезло, что ее похитители вышли на связь с сестрой Миланы, а сестра связалась со мной. Общаясь с похитителями, она говорила ровно столько, сколько можно было говорить, о чем мы ее просили.

Знаете, я не профессионал, обычный парень… Не ожидал, что получится этот вопрос решить за трое переговоров.
Когда Милану отпустили, она догадалась зайти в кафе и попросить выход в интернет, отписала нам, а дальше ее передали украинской журналистке, чтобы она ее отвезла в Киев.

Все закончилось благополучно, сейчас Милана находится на адаптации, потому что такие вещи, как плен, не проходят бесследно для человека.

Буквально вчера разговаривал с женщиной, которая хочет ехать в Славянск в качестве волонтера. Она интересовалась, как там обстоят дела, а я пытался ее отговорить. Она говорит: а чего там страшного? “Насиловать меня не будут, а все остальное перетерплю”, – говорит.

На самом деле это откладывает большой отпечаток на людях. Из тех заложников, с кем мне приходилось общаться, всем нужна психологическая помощь.

– Почему боевики отпустили Милану и других заложников?

– Давайте этот момент пока опустим. Когда я закончу этим заниматься и увижу, что ничего больше сделать не могу, обещаю вам лично первой рассказать. Это не то что бы секрет, есть просто определенная тактика. А раз она работает, значит, нужно продолжать.

– Сколько вам удалось освободить людей таким способом?

– Три человека из тех, о которых говорят публично. Не все, кто был освобожден из плена, хотят, чтобы их фамилии афишировались. Нездоровое внимание журналистов наносит определенный ущерб психике людей, заставляет их заново переживать то, что они испытали на себе. Помимо непосредственно освобождения мне удавалось кое-кому из пленных передать еду, кому-то – облегчить режим содержания.

Есть пленные, которые раздражают похитителей. Например, широкая огласка мешает с вопросом освобождения Павла Юрова и Дениса Грищука. Они вызывают у бандитов ДНР серьезное раздражение. Последний раз, когда мы с ними говорили об освобождении, они сказали: мы их отпустим, только когда Киев признает Донецкую народную республику, идите все к чертовой матери.

Последний мальчик был освобожден буквально вчера (21 июня) – это Артур Голубев, блогер с Константиновки.
Большую роль сыграла его мама, которая вышла с нами на связь. Ее несколько раз, скажем так, обманывали. Не говорили, где находится Артур. В конце концов они попросили ее, чтобы Артура забрал его отец, потому что он проукраинский активист – боевики хотел обменять на него мальчика. В итоге Артура отпустили просто так.

– То есть, предание таких случаев огласке мешает освобождению заложников?

– Нет, огласка – это нормально. Люди должны знать. Мы ведем базу, кто был взят в заложники, и без огласки вообще было бы непонятно, где кто находится.

Вести учет очень сложно. Но повышенный интерес мешает. Из тех же Юрова и Грищука сделали звезд и российские, и украинские деятели культуры. Бандиты даже “ценник” за них не выставили, потому что они уже не знают, какие суммы в качестве выкупа за них можно просить.

Некоторые действия, о которых боевики просили, были выполнены, но потом оказалось, что им этого мало – и переговоры прекратились. До конца мая можно было с ними общаться более-менее, а сейчас свои решения они поменяли.

– Я помню: когда началась АТО в Донецке, переговоры с ними закончились.

– Да. Это накладывает отпечаток и на вывоз заложников. Люди просят помочь выехать, едешь, а за полчаса до приезда начинается обстрел, и город блокируется. Соответственно, и бандитам не до освобождения.
Там война идет, надо это понимать.

– Как вам кажется, что лучше делать, когда мы узнаем, что человек попал в заложники?

– Надо опубликовать информацию об этом. То есть о людях забывать не надо, но не надо из них делать звезд, чтобы каждый день по всем каналам о них говорили. Это лишь набивает цену за заложника, а бандитам того и надо.
Помимо финансовых интересов, боевикам важно, чтобы про них самих как можно больше говорили, потому что это увеличивает их политический вес, демонстрирует силу их власти.

– Сколько человек находится в заложниках на Донбассе сейчас?

– Довольно сложно приводить конкретные цифры. Дело в том, что в плену находится много местных людей. Они попадают туда по разным причинам.

Причина номер один: коммерсанты, с которых можно выбить деньги. Такие люди учету, как правило, не подлежат, потому что они ищут выкуп.

Хотя это не всегда залог освобождения. Так было с бизнесменом из Волновахи. Он заплатил 50 тысяч долларов, а ему сказали, что на эти деньги будут его кормить, поить и лечить. Потом, правда, отпустили.

Цены примерно такие: например, друзья сотрудника милиции из Славянска заплатили за него 40 тысяч долларов.
А у кого-то просто забирают автомобиль. Сейчас на Донбассе часто можно увидеть машину без номеров либо с номерами, украшенными символикой ДНР. Как правило, это машины, захваченные таким способом.

Иногда бандиты берут заложников для того, чтобы показать, что они занимаются общественно-полезной деятельностью – сажают людей за пьянство или нарушение правил дорожного движения. Обычно этих людей заставляют заниматься разной работой: копать, засыпать песок в мешки или работать на кухне.

К примеру, по информации недельной давности, в одной только Горловке до ста человек местных содержится, из них всего три-четыре человека – “политические” заложники. Попадаются и проукраинские активисты. Например, бандиты заметили, что кто-то написал в блоге, что поддерживает Украину, – и его забирают из дома, как получилось с Артуром Голубевым.

Или вот в Славянске есть пастор Петр Дудник. Вместе с женой он вывез больше двух тысяч человек в сторону Харькова. Человека, который ему в этом помогал, брали в плен, потому что ДНРовцы посчитали, что он сотрудничал с украинской армией.

Берут сейчас всех подряд. И люди это понимают – стараются не выходить из дома. В том же городе-миллионнике Донецке улицы пустые.

– Вы еще занимаетесь вывозом людей из зоны АТО. Насколько я понимаю, существует трудность: украинские власти не могут создать гуманитарный коридор. Из-за боевых действий людям не дают выехать.

– Дело не только в украинских властях. Понятно, идут боевые действия, и на дорогах происходят проверки.
В Славянске есть места, откуда можно уехать без проблем. Можно дойти до блокпоста, а оттуда уехать попутками либо автобусами с волонтерами. А есть места, откуда выехать и добраться до безопасного места сложно.

Понятно, если в машине едет мужчина, то на украинских блокпостах будут проверять, потому что неизвестно, боевик он или нет. Также на сепаратистских постах будут проверять, потому что пугалка с “Правым сектором” накладывает отпечаток.

Выехать особых препятствий нет. Но сепаратистам не выгодно помогать жителям выезжать, потому что им нужен живой щит. Если начнется полная зачистка, им надо будет кем-то прикрываться. Ведь самих сепаратистов в Славянске не так много, им эти заложники очень нужны.

– Через соцсети вы собираете деньги, чтобы продолжать свою работу. На что эти деньги идут?

– В основном это транспортные расходы. Одна поездка из Донецка в Славянск – триста километров туда и обратно. Часто бывают пустые поездки. Есть и семьи, которым нужно помочь выехать, а у них нет средств. Например, одна знакомая семья некоторое время назад осталась без работы, и им пришлось брать продукты под залог своих документов. Набралась уже порядочная сумма. Их тоже надо посадить на поезд.

Я встречался в Киеве с людьми, просил, чтобы в поезде оставляли бронь хотя бы на четыре места для таких случаев.
Я не олигарх, и уехал пока домой, чтобы что-то заработать.

Сейчас в Донецке находится мой напарник, он взял кредитную карту на 25 тысяч гривен и всем занимается в долг. Спрашиваю его, как будет рассчитываться, а он говорит: мирное время настанет – разберемся.

– Виктор, вы же гражданин России, живете в Коврове. Что вас мотивировало участвовать в спасении украинцев?

– У меня здоровое чувство справедливости. В данный момент я не выступаю на стороне Украины, но я вижу своими глазами, кто в этом конфликте прав, кто виноват, и из-за кого это все происходит.

Вина за сложившуюся ситуацию на Донбассе лежит по большей части на России, а также на местном криминалитете и олигархах, которые в самом начале давали деньги на Губарева и сепаратистские митинги. Во что это вылилось, сейчас стало видно.

Это тяжело, сложно и страшновато иногда… Но я считаю, что делаю то, что должен делать нормальный человек.
Сегодня я встретил знакомого, который сказал хорошую вещь: не надо путать патриотизм с идиотизмом. То, что сейчас происходит на Донбассе – все эти ДНРы и ЛНРы, – к российскому патриотизму не имеет никакого отношения.

Я не считаю, что наношу вред своей стране своими действиями, и тем более, как здравомыслящий человек, разделяю понятие страны и государства.

– А вы чувствуете на себе давление общества?

– Пока я месяц находился в Украине, мою газету умудрились закрыть решением суда, причем в решении суда написано, что я об этом извещен.

У многих моих знакомых совершенно неправильное восприятие реальности. Очень сложно общаться с людьми, часто они ведут диалог в агрессивной форме, кто-то называет меня предателем. Таких людей мне просто жалко.

«Хартия-97»