Гимн одной картине

В апреле исполняется 60 лет замечательному владимирскому художнику, члену Союза художников России Николаю Бондаренко.
 Его яркие, щедрые своим бесконечным разнообразием цветовой гаммы работы рассыпаны по частным собраниям владимирцев и жителей других городов. Есть они и в музеях, их можно увидеть на больших и малых выставках, на стенах солидных офисов, скромных фирм. Известный владимирский писатель Марк Фурман, оказавшись однажды в редакции «М», увидел на стене редакторского кабинета последний календарь с работами Бондаренко. Он снял его со стены, долго перелистывал и сказал:
- Я его «украду», можно? Заберу с собой на работу. А взамен напишу для газеты гимн про одну из картин Бондаренко, которая у меня дома висит, над диваном. Не дает она мне покоя, но без нее я уже квартиру свою не представляю.
- Гимн? Это что-то новое… А вдруг искусствоведы нас не поймут? - засомневались мы.
- А я не для них - для читателей.
- Ну, если для читателей... Читатель у нас в газете - хозяин!
Так родился замысел этого «гимна в прозе». А вдохновитель «гимна» - художник Бондаренко - в это время сидел у себя в мастерской «в подсолнухах». С ним ни о чем, кроме подсолнухов, которые он специально для новой серии картин все лето выращивал на даче, разговаривать было невозможно. С самого украинского детства его завораживают эти природные символы небесного светила. Так что насчет гимна мы с ним не советовались, не до этого было…
Евгений СКЛЯРОВ.

Среди немногих картин и фотографий на стенах нашей квартиры одна, кисти владимирского художника Николая Бондаренко, особенно любима. Досталась она мне по случаю, еще употреблю такое приятное слово - задаром, ибо подарена к шестидесятилетию отделом культуры. И вот уже двенадцать лет, как картина породнилась с нашей семьей, украшая стену гостиной над, пожалуй, немногим более старшим диваном.

Повернув полотно, как известную избушку, извините, задом, можно прочесть: «Жарко. Художник Н. Бондаренко, 1993, 47х33, х/м. Владимирские художественные мастерские». Итак, краткая биография «картины маслом», ее возраст известны. Теперь самое время перейти к изображению, что скрывается под единственным емким словом - «Жарко».

Летний сельский пейзаж состоит как бы из трех взаимосвязанных частей. Верх его - голубое небо с высокими пенными облаками. Стало быть, погожий летний день, скорее, полдень или послеобеденное время, когда солнце в зените. И уж тут работать, загорать в такое пекло никак не рекомендуется. Таким днем так и манит уйти куда-нибудь в тень или поближе к воде.

Середина картины - деревенская околица. В центре ее добротный дом с пристройкой-сараем и немалым двором под крышей, неподалеку, в стороне слева срублена небольшая банька. Вокруг аккуратно, стало быть, живет здесь рачительный хозяин. Скорее, не подобный мне дачник-попрыгунчик, а коренной деревенский житель с семьей. Перед домами рощица, среди которой два высоких дерева устремлены к небу. Это, скорее всего, липы, их густая крона создает некое ощущение прохлады, которая лишь предполагается и воочию на полотне отсутствует.

Ну, и, наконец, передний план, низ картины отдан просторному сельскому лугу, начинающемуся тотчас за обращенными к нему стенами деревянных строений. Привычного забора, даже намека на ограду - нет, стало быть, луг может простираться на сотню, а то и более метров, допустим, до леса или проселочной дороги.

Исходя из такой трехмерной композиции предполагается, что сам художник, работая над картиной, располагался именно на этом лугу. И если то, что создано человеком - тот же дом, сельский двор, баню, - он мог наметить, набросать утром или под вечер, когда жара спала - остальная часть пейзажа, верно, писалась в самое пекло. Что и навеяло название «Жарко». И, если перейти от замысла художника к прозе, усиливая финальный аккорд, я поставил бы вслед за названием уместный восклицательный знак: «ЖАРКО!».

Хотелось бы сказать и о цветовой палитре картины. Надо, без этого не обойтись. Ведь самого Николая Михайловича искушенная в живописи публика, да и братья-художники относят к владимирским импрессионистам.

«Жарко» писана густыми сочными мазками, на краски мастер явно не поскупился. Ощущение эдакого вселенского зноя за тридцать градусов по Цельсию создает преобладание в цветной мозаике насыщенно желтых, светло-коричневых, отдельных красноватых тонов. Смотреть на полотно лучше с нескольких метров, чуть сбоку. Тогда палитра, играя, кажется бесконечным многоцветьем, пронизывает так, что в ненастный осенний день или зимой вдруг внезапно ощущаешь некую летнюю ауру, словно переносишься в жаркий полдень.

От кого-то я слышал, что любимым временем года, творческого взлета и вдохновения для Н.Бондаренко является лето? Это и неудивительно, ведь родился он на Украине, живописи учился в Ростове-на- Дону. И в плане ощущения солнца, тепла, зноя его картины чем-то сродни полотнам Ван Гога и Гогена, первый из которых даже помечал на некоторых своих творениях время создания: «Май», «Июль», «Август». Вот и в недавно вышедшем, превосходном по исполнению календаре (за что особая благодарность НПП «Технофильтр» и генеральному директору А.В. Тарасову) с двенадцатью репродукциями Н. Бондаренко (по числу месяцев года) порядка восьми ярких пейзажей щедро подарены лету, остальные, единичные, но отнюдь не менее красочные - это весна, осень, зима…

Буду откровенен. На в общем-то немаленькой стене с тремя-четырьмя картинами и фотографиями «Жарко» не сразу вырвалась в лидеры. А уж как приладили, так и прижилась, устроившись на видном месте. Теперь надолго. Мне особенно приятно, что рядом с картиной Николая Михайловича соседствуют два дорогих для меня раритета - личный автограф Булата Окуджавы о моем рассказе «Вечер с Окуджавой» и наша совместная фотография с поэтом Андреем Вознесенским после его творческого вечера во Владимире.

Вот замечательные, наверняка близкие многим моим собратьям по перу строки Николая Заболоцкого:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?..
Думается, слова большого поэта, в который раз соотносятся с истиной, что настоящее искусство - будь то живопись, литература, музыка - близки друг другу. Возвышая душу человека, касаясь его мыслей, чувств, сердца, они становятся братьями по крови.

А от «Жарко» Николая Михайловича, ставшей для нас близкой картиной, признаюсь, не всегда жарко, особенно морозной зимой. Но теплее, как -то уютнее - безусловно. А уж, сколько под ней, на том самом заслуженном диване, выпито чаю, прочитано газет, хороших книг... Вот теперь и наши внуки смотрят на нее, растут, тоже приобщаясь к красоте.
Марк Фурман.
Фото из архива редакции.